Под роскошной плакучей ивой, на белёном мелом кирпичном постаменте стоял бюст какого-то великого человека.
– Это Мечников!
– Чехов!
Лениво допивая вино, они состязались в остроумии и, отчасти, в качестве своей зрительной памяти.
Человек на постаменте был явно из школьных учебников.
– Бросьте вы, это же Павлов! Иван Павлов, известный всем физиолог.
На травке, под белыми кирпичами спорного бюста лениво зевала откормленная среднеазиатская овчарка.
Кто-то подозвал женщину, которая ловко приносила им из кухни на берег закуски, и поинтересовался.
– Извините, а это кто?
Расстроенная наверняка чем-то личным официантка невнимательно отмахнулась от праздных посетителей.
– Та это наш хозяин, на вечернюю рыбалку сюда после обеда приехал…
Действительно, в глубине сада, за изваянием, какой-то живой мужчина возился с лодочным мотором.
Как же они тогда хохотали!
Бедная женщина была готова обидеться, особенно после того, как чрезвычайно сильно покраснела. Её быстро успокоили и отблагодарили.
– Всё правильно! На постаменте – хозяин! Сам Павлов! А под ним – сторожевая хозяйская собака. Собака Павлова!
Так и пошло – ресторан «Собака Павлова».
Характер у Инги имелся уже и в те времена.
Со своими шумными посетителями она разобралась быстро и вернулась к Глебу в тихую комнатку с тарелкой крупного крыжовника в руках.
– Ну-у, ещё и это! Спасибо. Уже давно никто так чудесно для меня не готовил.
– Ты же ведь и ни не поел ничего толком-то! Всё в спешке…
– Я выгодный – ем мало.
– Зато, небось, устрицы да жульены в своих странствиях предпочитаешь?
– Три корочки хлеба на ужин, смоченные в стакане старого доброго фламандского вина, меня устраивают вполне.
Лукавое смирение капитана Глеба развеселило Ингу.
– Вот ведь трепач-то!
– Правда, истинная правда! Клянусь своим неизбывным аппетитом! Ну, конечно, бывало, когда в сложные и необходимые моменты свершения трудовых морских подвигов коллеги-матросы сравнивали меня с соловецкой чайкой, но это от зависти и горя, что сами они не могли так обильно кушать в качку и при сильном крене.
Посмотрев сквозь прозрачную ягоду на картины, на цветы и на обширный абажур, Глеб улыбнулся женщине.
– Очень здорово у тебя здесь. Стало ещё уютней. Ты со всем одна до сих пор справляешься?
– Одна. – Инга присела на подлокотник кресла Глеба, ласково погладила его по седому виску. – Жаль, что ты тогда не захотел…
Тяжёлые желваки заходили по скулам, но совсем не от хрусткого крыжовника. Приподняв вверх голову, Глеб снова ясно и васильково улыбнулся ей.
– Как же, помню. Ты ведь так мечтала об этом фартучке, а я, сволочь такая гадкая, не захотел помочь тебе приблизиться к заветному.
Рука Инги остановилась. Она молчала.
– В то время ты абсолютно справедливо хотела иметь хорошую зарплату, милых семейных гостей, возможность удивлять их приятными рецептами вкусных салатов и прочее. Для такой счастливой и спокойной жизни тебе нужна была не сумасшедшая карьера, не приключения, а просто удачное расположение к твоей персоне начальства и ещё кто-то надёжный рядом…
Может быть, Инга даже уже плакала.
Глеб Никитин говорил негромко, не поднимая взгляда от плавного каминного огня.
– Ты обижалась, что я, такой легкомысленный, никак не хотел понимать тогда очевидных вещей и твоих предельно ясных намёков. Подруги шептали тебе, что я совсем неглуп и всё в твоём поведении для меня понятно. И это было для тебя вдвойне обидней….
Вспоминать другие подробности Глеб не стал.
Те счастливые времена закончились как-то внезапно.
Подчинившись новым веяниям и обстоятельствам, люди из их конторы постепенно и поочерёдно отыскали себе тёплые рабочие места и тихо, без лишнего шума, разошлись по сторонам.
От прежних знакомых он случайно узнал, что Инга все деньги, которые причитались ей в Фонде за серьёзные труды и личную преданность, вложила в покупку «Собаки». Её мечты – передничек с оборками и абажур в тихой комнате – сбылись.
В тот год капитан Глеб Никитин надолго уехал из этого города.
Они молчали. Неловкость дальнейших объяснений мешала им обоим говорить хорошие слова.
Инга пошевелила пальцами в кармашке передника, нашла, очевидно, платочек и вздохнула.
Уверенно поднявшись из глубины тёплого кресла, Глеб с улыбкой взял её за плечи.
– Садись сюда теперь ты.
Глаза в глаза. Он не извинялся и не был жесток.
– Последний раз я тебя видел года два назад, в городе, третьего октября. Тебя вёз в машине бородатый тип, кажется, ты плакала тогда тоже, да?
– Не помню. Бородатый? Не-ет…
Она всхлипнула.
– И я тебя видела как-то. В такси, с какой-то женщиной.
Серьёзно и даже очень Глеб ответил.
– Ошибка. Уверяю тебя – ты ошиблась. Я в такси с «какими-то» женщинами не езжу.
Всё ещё моргая по-детски мокрыми ресницами Инга начала говорить оживлённо, но неуверенно…
– А тогда, у книжного магазина?! Ты был такой худой и весёлый! Помнишь?
– Как же такое забыть.… Те три недели я питался только томатным соком и ливерной колбасой. Было туго.
– Тебе нечего было есть? А почему ты мне ничего не сказал?!
– Той весной у тебя своих проблем, думаю, было предостаточно, кроме голодного меня. Ты ведь именно тогда увольнялась из налоговой?
– Да. А ты откуда это знаешь?
«…и помнишь», хотел было добавить Глеб, но промолчал.
Закрыв ладони на лице роскошными светлыми волосами, Инга уже звонко смеялась.
– Сколько же раз я тебе говорила – заходи вечерком, не пожалеешь.
Глеб снова взял её руки в свои.
«Боже, как же он устал?! И как не изменились за эти годы его глаза…».
– Вот я и пришел. И не пожалею.
Задрожав руками, Инга побледнела, куснула губу.
– Я сейчас. Закончу дела. Ты пока побудь здесь. Не уходи никуда сегодня. Прошу тебя…
В дверях она обернулась, сияя внезапным румянцем. Обернулась. Голос женщины был уже мягким и глубоким.
– Надеюсь, ты заметил, что железяку эту паровозную, в саду, ну, ту трубу, что тебя всегда бесила, я выбросила. Она действительно весь вид здесь портила…
С усмешкой Глеб Никитин показал ей пальцем на дверь.
В ответ Инга тихо и загадочно засмеялась.
Так бы и стоять ему у окна, в ожидании слушая тишину залива и шелест посторонней быстрой жизни со стороны близкой дороги, но закатное солнце неминуемо напомнило о другом.
Из рюкзака Глеб достал ноутбук, по-хозяйски уверенно расположил его на красивой скатерти круглого обеденного стола, подключил, без особых хлопот обнаружив на стене за занавеской ближнюю розетку.
«Ну, молодец, малыш!».
Вся сегодняшняя информация по проекту «Робинзон» была уже выложена в сети и правильно отредактирована.
Знакомое мягкое кресло для работы было непривычно низковато и поэтому, наудачу пошарив рукой в комнатных сумерках, Глеб пододвинул к себе обычный стул и удобно устроился на нём у компьютера.
«Так, двинули они сегодня шлюпку значительно…, Сашка опять не брился…, облака над водой какие-то нехорошие с запада, завтра у них там будет дождь – надо предупредить».
Два письма в электронной почте.
Сашка, как у них всегда и получалось в трудные минуты, пытался в своём послании шутить, но в каждом небрежно-забавном мальчишеском слове – тревога.
«Милый мой пацан!».
Ализе написала на английском. О том, что ждёт возвращения его, Глеба, как можно скорей.
Луна, светлая серебряная луна. Из-под дальнего берегового откоса только что подала рассветный голос первая птица. Упало в саду яблоко. Никого…
Мысли уже не были похожи на толстый и беспорядочный шелест книжных страниц, который беспокоил его с самого начала их вечернего разговора.
Сейчас хотелось просто медленно поднимать ресницы и улыбаться.
Перевернувшись и положив подбородок на кулаки, Глеб молча смотрел на Ингу.
В слабом ночном свете она стояла у распахнутого окна, не оборачиваясь к нему и тоже не произнося ни слова. Сквозь густые прозрачные волосы дробились уже разбитые дальними яблоневыми ветками лучики лунного света.
Он тихо тронул рукой её обнажённую спину.
– Ты чего?
Заблестев ласковыми глазами и сложив руки у шеи, Инга повернула голову.
– Где крылья, которые я любил…
– Чего ты, крылья у меня ещё не выросли!
Инга засмеялась громче.
– Их уже нет, глупая…
– Пододвинься.
Одной рукой она приподняла к груди край простыни и села на кровать совсем рядом с ним.
– Лучше ты посмотри на меня, как всегда глядел. Дай хоть тебя запомнить. Ну, ну же, не опускай голову, не прячься! Почему сегодня не хочешь на меня глядеть, а?!
